В 1986 году на площади Филантропии я услышал о громком взрыве, когда кто-то спросил, не заражена ли зелень на прилавке бедного крестьянина. Радио Бухареста ничего не сообщило. Печатная пресса, Scânteia, Romania Libera, то же самое, ни одной строчки. На улице, в офисах знакомые по телефону (осторожно, потому что их прослушивали) что-то говорили, но невнятно. Никто точно не знал, о чем идет речь. Я наткнулся на Радио Свободная Европа и узнал, что радиоактивное облако было замечено над Польшей, Балтийским морем и Скандинавией. Через два дня посыпались новости. На Украине, в Чернобыле, где располагалась старая атомная электростанция, произошла ужасная авария. По-видимому, это была крупнейшая авария такого рода в истории.
Люди в Бухаресте были все более напуганы. Они попробовали старые дедовские средства, тщательно вымыли овощи, но, как мне показалось, вода тоже была заражена. Некоторые соседи заклеивают окна фольгой. Я видел людей с платками на губах на автобусных остановках... Многие глотали таблетки йода, которые им давали фармацевты. Внезапно их цена выросла, их стали продавать на черном рынке. Мы все боялись последствий взрыва. Я имел в виду Хиросиму и Нагасаки...
Кремль молчал. В Москве, как нам сообщили, идет подготовка к демонстрации трудящихся на Красной площади. Это все, что мог сообщить ТАСС. Затем состоялось заседание Политбюро ЦК КПСС под председательством Горбачева, на котором Товсы окончательно поняли, что они оторваны от реальности. Весь мир содрогался от катастрофы, а Кремль все еще не решался объявить о случившемся...
Это был шок. Сегодня я полагаю, что без Чернобыльской трагедии не было бы перестройки и гласности. Тогда для Москвы настал момент истины. Бухарест ждал, пока Советы объявят о трагедии, чтобы первым сообщить эту новость.
(Отрывок из книги «Я — дитя холодной войны», издательство «Коринт»)